Художница Алина Максименко о сотрудничестве с западными галереями и об отсутствии украинского арт-рынка

Фото: Константин Мельницкий

Алина Максименко — автор с богатым опытом сотрудничества с галереями. Ее работы были представлены на множестве арт-ярмарок по всему миру, продажи шли полным ходом. Жизнерадостную и качественную живопись художницы покупали не только на родине, но и в Европе, и США. Пару лет назад Алина взяла курс на некоммерческое искусство — появилась концептуальность, цвета стали более сдержанными. Подтверждение тому — серия «Штопка», до 8 ноября представленная в столичной галерее Боттега.

В 2012 году в рамках ART KYIV Contemporary был выставлен проект Алины Максименко «Из частной переписки», куда вошли и живопись нового формата, и инсталляция. А с 18 по 28 ноября этого года в «Мистецькому Арсеналі» планируют представить ее новую работу «Исход»: завораживающее изображение разверзшегося перед Моисеем моря. Поскольку все это никак не вяжется с прежней брызжущей цветами живописью Алины, «Капитал» обратился к автору за разъяснениями и встретился с художницей в ее студии в Киеве.

— Вы взяли курс на концептуальное искусство?
— Я бы так не формулировала. Просто произошел некий отбор: как с едой, людьми, книгами. Как и раньше, я занимаюсь живописью — а это работа даже не с цветом, а со светом. Скажем, на IX ART KYIV Contemporary планируют представить мою работу «Исход» (2014). Да, по форме это видеоинсталляция. А по сути — монохромная живопись: есть линия, объект, действующие лица, фактура, текстура. Всплески, отражения. То есть даже занимаясь инсталляцией, я остаюсь живописцем.

— Какие еще новые для себя материалы осваиваете?
— Войлок, воск. Появилась штопка: с ее использованием сделала целую серию работ, выставленную сейчас в галерее Боттега. Мне очень нравится художественное направление арте повера — «бедное искусство». В том числе потому, что позволяет минимальными средствами добиваться максимальной выразительности.

— Вы работали со многими иностранными галереями…
— Да, около 10 лет я сотрудничала с парижской галереей Vendоme. Встреча с ее владельцем, Андре Фаро, совпала с моим периодом «цветовой ненасытности». Ему понравились моя живопись, я приехала в Париж, работы имели успех. Первые несколько лет Андре присматривался, экспериментировал: показывал работы в групповых проектах. А в 2005 году прошла моя первая персональная выставка.

— На каких условиях вы сотрудничали с галереей Vendоme?
— Все более или менее стандартно. Галерея выпускала каталоги, устраивала выставки на каких‑то других площадках: в Бордо, Шоле, Женеве. По условиям контракта мне предлагали выставку раз в два года. Но мои персоналки проходили практически каждый год вплоть до 2013-го. А ведь каждая выставка — это порядка 30 работ. В общем, график был довольно насыщенный, и даже жесткий.

— При этом вы работали и с другими галереями.
— Конечно. В частности, с галереей Octavia в английском городе Бас. Интересно, что за пять или шесть лет работы мы ни разу не встретились с хозяйкой лично: я просто отсылала работы. Еще одна галерея, которую держала замечательная семейная пара, находилась в ирландском фамильном замке. Он находился где‑то в полях, вдали от больших городов — зато на пересечении туристических маршрутов: люди приезжали на машинах, велосипедах, осматривали окрестности, покупали картины… Вообще я работала со многими галереями — большими, маленькими — во Франции, Великобритании, Ирландии, Италии, Чехии.

$ 8 тыс. в такую сумму галерея Боттега оценивает работу Алины Максименко «Штопка» (коллаж, 130 х190 см) из новой одноименной серии

— Подписывали ли вы с галереями официальный контракт?
— В моем случае контракт прежде всего означал обязательства и обязанности двух сторон. Плюс являлся подтверждением того, что я работаю с той или иной площадкой: помогал обозначить себя на данной территории и обезопасить — в случае непредвиденных обстоятельств. А эксклюзивных контрактов у меня не было. Художник должен четко понимать, зачем такой контракт подписывает.

— Почему вы прекратили сотрудничество со всеми перечисленными галереями?
— Они попросту закрылись или сменили профиль. Впрочем, и я уже делаю работы совершенно иного формата. Поэтому появляются другие галереи и другие коллекционеры. На данный момент это часть стратегии, определенная степень свободы: самоопределяться, экспериментировать. Благо, набрав за 10 лет какой‑то «подкожный жирок», могу себе это позволить. Сейчас в Киеве я сотрудничаю с галереей Боттега Марины Щербенко.

— А может, вы смогли бы обойтись и вовсе без галерей?
— Для меня галерист — это прежде всего человек, который презентует работу коллекционеру. Мне для своей работы нужно время, чтобы настроиться, собраться… Таков порядок: продажами занимается галерист.

— Что происходит с ценами на ваши работы?
— Понимаете, цена — это вещь довольно условная. И хочется говорить о том, что рынка‑то у нас как такового и нет. Нет людей, которые были бы готовы вкладывать в искусство, в его развитие. Есть какие‑то отдельные инициативы, попытки создания коллекций современного искусства, пленэрные проекты, галеристы и галереи. А вот рынка нет.

— Однако еще в 2008 году на отечественном арт-пространстве все было не так уж плохо.
— Может быть, было неплохо количественно. Но не качественно. Тогда арт-рынок существовал как часть энтертеймента — некой развлекательной программы. За границей все иначе: там совсем другая публика. При том что парижская галерея Vendоme, строго говоря, была ориентирована не на сливки общества, а на класс средний плюс, покупателями были люди, которые прекрасно знают творчество импрессионистов и за столом могли обсуждать качество мазка Пьера Боннара (знаменитый французский импрессионист. — «Капитал»). О каких‑то живописных деталях они говорят со знанием дела, которое у нас можно встретить разве что в профессиональной среде.

— Какими же категориями мыслят украинские коллекционеры?
— Чаще всего их восприятие выражается категориями «нравится — не нравится», «слышал — не слышал». Людей, которые вдумчиво относятся к искусству, очень немного. Впрочем, по моим наблюдениям, мы не живем в стоячей воде: культурный контекст постепенно меняется. Молодежь интересуется искусством, в PinchukArtCenter стоят очереди, на арт-лекции в клуб Closer приходит по 300 человек. Я хочу сказать, что‑то должно в конце концов измениться — даже в тех, кто приобретал только потому, что «просто нравится» или есть у соседа.

— Очевидно, вы очень хорошо знаете своего зрителя.
— Конечно, я должна знать, с кем разговариваю. Но пока строю предположения, все вокруг стремительно меняется. В Киеве теперь полно новых, других людей: они тоже являются потенциальными потребителями визуального образа. И, признаться, я совсем не знаю, совпадет ли мой посыл с их мировоззрением. Вообще, обстановка теперь довольно сложная, думаю, каждый художник двигается скорее по инерции. Однако, возможно, в этой довольно жесткой ситуации происходит очищение: выживают самые сильные и отчаянные.

Досье

Алина Максименко в 1993 г. окончила Киевский государственный институт декоративно-прикладного искусства и дизайна им. М. Бойчука. С 2001 г. — член Всеукраинского творческого союза художников «БЖ-АРТ». Член Союза художников Украины. Работы были представлены на ART KYIV Contemporary, «Арт-Манеже» (Москва), «Арт-Экспо» (Нью-Йорк), CAFE 2005 (Contemporary Art Fair Edinburgh) и других ярмарках современного искусства. С 2003‑го состоялось более 30 персональных выставок художницы в Киеве, Москве, Париже, Женеве, Праге и других городах. Работы Максименко хранятся в частных и публичных коллекциях Украины, Польши, Италии, Германии, Испании, Франции, Великобритании, США.